Виктор слушал Злого, и, было видно, с первого взгляда, верил.
— Ладно, давай допивай и езжай домой. Ничего тебе не будет, даю честное слово. Просто накладка вышла…
С тех пор патрули Злого не останавливали, но осадочек всё равно остался. А в середине августа наконец, произошло то, чего Злой так долго ждал — Христос принял решение атаковать Сафоново.
К штурму готовились загодя и всерьез. О мирном соглашении речи даже не заходило — Христос жаждал крови и мести за атаку на блокпост и собственный страх. Почему-то он был уверен в том, что нападали именно Сафоновские, а не какие-нибудь бандиты-гастролёры.
— Мы вышвырнем американцев с родной земли. — говорил он, сверкая глазами, — Это наш священный долг.
Злого припахали к штабной работе в качестве снабженца. Обязанности не напрягали, и эта должность оставляла кучу свободного времени, которое он проводил вместе с Христом, Виктором и Умником, что в совокупности и составили вяземский генеральный штаб. Умник курировал разработку всей операции, добры молодцы Виктора день и ночь сновали вокруг Сафонова, проводя рекогносцировку, а Христос осуществлял постановку задач и общий контроль за исполнением. Они все успели тысячу раз переругаться, прежде чем договорились, и сошлись на самом простом и древнем плане: атаковать Сафоновскую баррикаду в лоб, отправив в то же время диверсионную группу. Та должна была пробраться в город окольными путями, по лесам и болотам, с целью обойти вражеские посты, выяснить, кто управляет городом, где находится штаб, ну и, разумеется, навести в городе шороху для того, чтобы оттянуть на себя силы противника и заставить его воевать на два фронта.
В ночь перед штурмом Злому не спалось — волнение не давало сомкнуть глаз. Он специально лег пораньше для того, чтобы утром быть свежим, но эта его хитрость пошла коту под хвост. Он ворочался, слушал, как тикают в темноте его часы, лежащие на тумбочке рядом с кроватью, и думал. Глаза сами собой раскрывались, и сомкнуть их не было никакой возможности — будто кто-то сидел на макушке и специально натягивал веки. В конце концов Злому надоело вертеться, и он, ворча и ругаясь, встал с постели, натянул штаны, и вышел на крыльцо.
Ночной воздух приятно холодил кожу — на смену жаре пришло небольшое похолодание, накрапывал мелкий дождик. Небо было затянуто тучами. На разгоряченное тело тут же слетелись полчища комаров, и принялись увлеченно его грызть, поэтому пришлось сходить в дом еще и за курткой. Злой прошел по бетонной дорожке мимо своих же окон, распахнул скрипнувшую калитку, вышел на дорогу, встал посередине, подняв лицо к небу, и закрыл глаза. Он чувствовал себя одним в целом мире. Вокруг него царила кромешная тьма, в которой невозможно было ни черта не разобрать — даже очертания дома терялись. Ни единого огня не было ни в небе, ни на земле — окна окружающих домов были мертвы.
Лицо приятно щекотали мелкие капельки дождя.
Темнота.
Тишина.
Пустота.
Мира вокруг как бы и не существовало. Лишь шорох высокой травы, которую ласково гладил ветер, да лай собак где-то вдалеке.
Никогда прежде Злой не чувствовал такого одиночества. Даже когда пробирался через враждебную Москву, или ехал по трассе, заполненной разбитыми машинами с трупами внутри. Сейчас он был один на один с целой Вселенной. Он открыл глаза и смотрел в её огромное равнодушное лицо, испытывая ни с чем несравнимый трепет. Однако, вопреки ожиданиям, бездна не посмотрела на Злого в ответ, ей не было до человечества совершенно никакого дела.
«Нет там никого…» — отчетливо осознал Злой, — «Ни отца, ни сына, ни святого духа».
Только черная пустая бесконечность с равнодушными звездами. Никому мы, кроме самих себя не нужны, а если и были нужны, то, вероятно, окончательно профукали свой кредит доверия.
Злой топтался на месте, глядя вверх, на тучи. Оттуда на него падали капельки дождя — чистейшие капли, без каких-либо ненужных и вредных примесей.
Злой дышал необыкновенно чистым воздухом, в котором уже давно не было ни копоти от заводов, ни выхлопов сотен тысяч машин, ни пыли от широких автострад, протянувшихся с одного края континента на другой.
Новый мир, одичавший и чистый. Отмывшийся от грязи, которую оставило на его лице человечество. Мир, который, как оказалось, прекрасно мог обойтись без людей, которые снова, как в беспредельно далекие времена, стали бояться выходить за пределы, очерченные кругом света от костра. Подул ветер, грозно зашелестел кронами деревьев. Находиться в темноте стало неуютно и боязно. Древний иррациональный страх гнал обратно — в теплую и уютную пещеру, под защиту прочных каменных стен, и Злой поддался ему. Едва ли не на ощупь добрался до дверей, и, войдя внутрь, испытал ни с чем несравнимое чувство уюта и облегчения при виде малюсенького робкого огня обыкновенной восковой свечи.
Свежий воздух ли так подействовал, или мысли о вечном — неизвестно, но уснул Злой быстро, и дрых, как младенец.
Утро выдалось сырым, пасмурным и туманным. Злой встал затемно, до звонка будильника, напился кофе, и помчался в часть, где застал бодрствующего Христа, который напоминал взведенную пружину, что так и ждала момента, для того, чтобы распрямиться и деть куда-нибудь накопленную энергию. Градоначальник сидел на невесть откуда взявшихся бетонных плитах, рядом с боксами, в которых стояла техника.
— Что, тоже не спится? — спросил его Злой, подходя ближе и пожимая вяземскому князю руку.
— Ага. Мандраж. — кивнул он, и указал рукой на стоящий рядом с ним термос и пакет с бутербродами с грудинкой, — Кофе? Бутер?