— Пошел. Вон. Отсюда. — вяземский князь аж побелел от ярости, — Ты был… Ай, к черту всё. Не имеет никакого значения то, что мы с тобой могли бы сделать. Уже не сделаем. Это новый мир. И он понимает лишь жестокость и кровь. Я искренне сожалею, что ты этого не понимаешь!
— Не надо скрывать свои преступления за софистикой. Я уверен, что у тебя есть внутреннее идеологическое обоснование всему, что ты натворил, но когда ты поймешь… нет, скажем так — если ты поймешь, что именно ты делаешь, тебе будет очень тяжело. И, просто на будущее: этот мир был значительно добрее до того, как в нём появились начальники вроде тебя, и не принялись строить свои маленькие империи.
Злой вышел из кабинета, хлопнув дверью, и оставив Христа размышлять над тем, что он только что услышал. На душе стало легче. Да, сейчас Злой был один в поле воин, но это не мешало ему чувствовать собственную правоту посреди обезумевшего города. Он наконец-то сделал свой выбор. Места в Вязьме для него больше не было — и это действительно удручало. Обжитый за полгода дом сейчас казался родным, привычным и уютным. Ужасно не хотелось его покидать.
На протяжении следующих нескольких дней Злой не выходил за пределы своего двора. Читал, отсыпался, ковырялся в машине. Готовился к дальней дороге. Его никто не тревожил, но это было временно — можно было сказать со стопроцентной уверенностью, что рано или поздно его придут выгонять. Те самые люди, ради которых он сделал очень много, но пойти на преступление так и не смог.
Дни шли за днями, и вот, в один прекрасный момент…
Во дворе послышался какой-то шум.
«Вот и пришли…»
Злой отложил книгу и бесшумно скользнул к автомату. Схватив его без единого стука или лязга, встал слева от окна и, немного отодвинув занавеску, выглянул наружу. От сердца отлегло, Злой шумно выдохнул. По телу прокатилась противная волна уходящего адреналина.
Он повесил автомат на плечо и вышел из дома, по пути громыхнув пустой консервной банкой, попавшей под ноги в темном коридоре. Злой открыл двери, вышел на высокое крыльцо кирпичного коттеджа и сверху вниз воззрился на человека, сидящего на давно убранной грядке под окнами…
О «тигре» можно было забыть. Он, конечно, был на ходу, но такое количество пробоин и разбитые стекла делали его бесполезным, особенно зимой. В ближайшем будущем предстояло пересесть на что-нибудь менее бронированное и пафосное.
«Сперва дом отобрали, теперь еще и машину».
В этот момент Злой просто ненавидел Христа. Всеми фибрами души. Возможно, решение об убийстве и не принадлежало самому вяземскому князю — например, ему мог нашептать об этом Виктор, но это не умаляло его вины в случившемся.
«Да, это похоже на правду»: подумал Злой, — «Они считают меня опасным, вот и решили устранить на всякий случай, видимо, боясь мести».
Тёмные дела полагается делать в тёмное время суток.
Злой дождался ночи, и отправился в обратный путь, прихватив с собой из машины нож, автомат с боекомплектом, и небольшую аптечку, содержащую лишь самое необходимое: жгут, перевязочный пакет и шприц с обезболивающим. Брать что-либо еще не было смысла — при серьезном ранении уже ничто не смогло бы его спасти, ведь квалифицированные хирурги либо вымерли, либо не помнят своего призвания. До блокпоста Злой добрался ближе к полуночи.
Возле вагончика, где жила охрана, тарахтел дизельный генератор и горел прожектор, время от времени шарящий лучом по окрестностям. Контраст был разительным — кромешная тьма мира, лишенного электричества, и яркий, бьющий в глаза белый свет, который, казалось, был способен выжечь сетчатку. Сильно пахло прелью, отсыревшей травой и мокрой дорожной пылью.
Блокпост был как на ладони. Злой знал, что сейчас на нем дежурят всего четыре человека, и знал, что с ними нужно делать. В конце концов, план был уже давно опробован в Гагарине, и на практике доказал свою жизнеспособность.
Проползти в высокой мокрой траве и непролазных кустах с автоматом на спине и ножом в зубах. Обойти блокпост с тыла, туда, откуда никто не ждет нападения. Незаметно прокрасться за спину первому из охранников, сидящему на броне танка и курящему. Заколоть его, воткнув нож в горло и зажав рот рукой — так, чтобы не издал ни единого звука. Ладони обдало горячей липкой кровью, и они тут же стали скользкими. Злой медленно опустил труп на асфальт и вытер руку о штаны. Второй и третий охранники, судя по голосам, сидели в вагончике, а последний, четвертый, стоял за прожектором и время от времени скользил белым лучом по дороге. Он и стал второй жертвой Злого: был зарезан точно также, как и первый — тихо, без единого звука и лишнего шороха. Охранник был здоровым и неуклюжим, от него несло мочой и застарелым потом так, что Злого едва не стошнило.
«Дебил, наверное»: подумал Злой, укладывая его на асфальт рядом с прожектором.
Ребят в вагончике нейтрализовать также бесшумно вряд ли бы удалось, поэтому Злой и не стал стараться. Он подкрался к дверям и прислушался.
— Да не вернется он. Ему наши сегодня так всыпали, что он, наверное, сейчас уже в Белоруссии. А даже если и вернется — у нас тут танк, две секунды, и от его тачки ничего не останется. А без машины что ему тут делать? В городе сотня солдат, он же не самоубийца…
«Ошибаетесь, ребятки: подумал Злой, — «Ой, как ошибаетесь…»
Он досчитал про себя до трех, чувствуя, как стекает по спине холодный пот, и могучим пинком отправил хлипкую деревянную дверь в полет вглубь вагончика.
Внутри было темно и тесно. На столе горела керосиновая лампа, и в ее неровном свете Злой увидел, как с табуретов испуганно вскочили два человека. Они отпрыгнули назад, в темноту, инстинктивно увеличивая расстояние между собой и противником, но Злой не дал им этого сделать. Он взревел и рванулся вперед, занося нож для удара, по пути опрокинув стол, и, дорвавшись, наконец, до дезориентированного и запаниковавшего врага резал, колол, бил до тех пор, пока дергающиеся и вопящие под его ударами люди окончательно не перестали шевелиться. Стол опрокинулся, лампа разбилась, керосин растекся и загорелся, и Злой пулей выскочил обратно, пока не изжарился заживо.