Десятников было всего трое, они были в дрезину пьяны, и даже огромный, тупой и злобный Насос не представлял сейчас опасности. Люди могли бы навалиться на них всем скопом и запинать. Но только не те, кто сейчас ползал в грязи и собственных испражнениях…
— Вы ж все, сволочи, своим начальникам ноги целовать должны! Был бы кто злее меня, давно бы уже поубивал нахрен! Работать не хотите, а жрете, уроды, в три горла! От дебилов больше пользы! Эй ты! — рявкнул Насос кому-то на полу, — А ну! Иди и целуй сапоги своему начальнику! Вы ему по гроб жизни и так обязаны! Целуй, с-сука! — он пнул раба по ребрам, отчего тот повалился Ликёру под ноги. Тот хихикнул и выставил вперед ногу в грязном кирзовом сапоге.
Раб поспешно впился губами прямо в коросту глины на мыске.
— Вот это другое дело! — хохотнул Насос, — А ты, чмошник, иди, вон, к Злому. Он у нас самый добрый. Аха-ха! — насос заржал от собственного каламбура, — Прикинь, у нас самый добрый — это Злой!..
К сапогу опального вяземского генерала подползло нечто грязное, завшивевшее, и потерявшее последние остатки воли. Оно потянулось к мыску в стремлении его облобызать, но Злой с омерзением пнул это прямо в морду и заорал:
— Не сметь, урод!
— Да чего ты, Злой, весело же! — жизнерадостно заржал Насос.
— Они мне все сапоги измажут! Ненавижу тварей! — рыкнул Злой, и отвесил хорошего пинка по заду уползающего раба. Тот пискнул, и пропахал носом грязь под ногами.
— Бей их! — залихватски крикнул Насос, и, подавая пример, первым бросился пинать ногами всех, до кого только мог дотянуться.
Ликёр, повизгивая от удовольствия, последовал за ним, Злой также не остался в стороне, и набросился на уползающего раба так, будто тот был его злейшим врагом. Глаза застила кровавая пелена, он больше не чувствовал ни жалости, ни презрения — одна только всепоглощающая ненависть. Бить, бить, бить. Тяжелые удары отдавались во всем теле приятным томлением, гулко бумкали сапоги, и хотелось избивать еще сильнее, втаптывать в грязь до тех пор, пока от существа под ногами не останется ничего, кроме кровавой каши. Кажется, Злой что-то кричал.
Он пришел в себя, когда Ликёр с Насосом оттащили его в сторону и прописали пару успокоительных ударов по морде.
— Ты что творишь??! — верещал Ликёр, — Ты же его убил!!! Я же теперь план не выполню! Черт, как знал, что не надо было вас сюда пускать! Короче, Злой, ты мне должен одно туловище! Вот что хочешь делай! Да успокойся ты!!! — прикрикнул он.
Злой всё еще дергался, и рвался к распластанному на загаженной соломе телу.
— Да тихо ты! Истеричка! — Насос как следует отхлестал его по щекам, и Злой обмяк у него на руках, — Пошли выпьем!
Опального командира втащили в дом, усадили на стул, и влили в горло стакан мутной сивушной жижи. Полегчало, нервное напряжение последних недель отпустило. Стало очень хорошо, хотелось петь и смеяться. И спать. На место удовлетворенной жажды крови пришла приятная усталость. Ликёр все еще громко и визгливо сокрушался по поводу потерянного «туловища», а Насос говорил, что их таких в Сафоново целая куча, и, если надо будет, то привезут еще. Последнее, что запомнил Злой перед тем, как отключиться — обнявшиеся Насос и Ликёр, нестройно поющие какую-то незнакомую песню.
После того вечера, Злого восстановили в должности взводного.
— Вот видишь. — сказал ему Христос, — Сам понял, как надо обращаться с такими вот предателями. Перековался. Молодец, могу только похвалить. Езжай, твой взвод тебя дожидается, прими дела у Русака.
Всё вернулось на круги своя. Командование взводом оказалось намного менее утомительным занятием, чем валить лес по пояс в грязи и орать на изможденных и обессилевших рабов. Вот только менять кирзовые сапоги на берцы Злой так и не стал — после осенних дождей город представлял собой сплошное море слякоти, и было не до пижонства — сохранить бы ноги в тепле и сухости.
По словам Виктора, который тоже очень тепло принял Злого обратно под свое командование, армии вскоре предстояло хорошо поработать — Христос хотел до наступления холодов подчинить себе как можно больше общин и, называя вещи своими именами, пограбить их. В городе кончалось топливо, хоть и был создан значительный НЗ для весенней посевной кампании, и по-прежнему были большие проблемы с мясом. Население Вязьмы возросло до семисот человек, включая целую кучу прирученных дебилов и «гостей» из Сафоново и Гагарина.
Умник продолжал, как ни в чем не бывало, общаться со Злым и периодически заглядывать к нему в баню.
— Жаль, мне не удалось добраться до смоленской библиотеки. Я бы там пошарил с большим удовольствием. Те фанатики даже не знают, на какой сокровищнице сидят, а зимой наверняка пожгут всё к чертям сами, или крысы всё погрызут. Им тоже жрать что-то надо, а книги для них — прямо идеальное лакомство…
— Да как бы их самих там не сожрали… — усмехнулся Злой, вспоминая исхудавших смолян.
— Тоже верно. Надо бы нам туда наведаться… — сказал Умник, и, поймав вопросительный взгляд Злого, уточнил, — За книгами, нам другого не надо пока. Мы сейчас контроль за большим городом не потянем. А вот по мелким проехаться было бы полезно. Кстати! Раз уж ты всё там разузнал… Отметишь на карте тамошние общины?
— Отмечу, почему бы и нет? — кивнул Злой, хотя в душе заворочалось неприятное чувство. Очень не хотелось бы разрушить общину, в которой жила Она. А от мысли, что с ней может случиться то же самое, что и с Гагаринскими девушками, хотелось убивать. Но, с другой стороны, подобная операция может помочь ее найти. Всё это надо было как следует обдумать.